Этап 1. «Сынок, ну ты же понимаешь…»
Гостей в доме было много.
Соседи по участку, пару ребят из бригады, Клава из коммуналки — та самая бабушка, которая когда-то пустила его к себе на раскладушку и делилась последней картошкой.
Все ходили по новому дому, хвалили:
— Ого, Дима, да ты дворец отгрохал!
— Камин настоящий? Рабочий?
— Терраса — сказка, летом тут вообще кайф будет!
Ольга сияла, поправляла салфетки, подливала гостям домашнее вино. Это был их день.
И в этот момент в дверях появилась она.
Мать.
Таисия Петровна прошла внутрь так, будто дом уже принадлежал ей. Богдан плёлся следом, уткнувшись в телефон. На два года младше Дмитрия, но всегда был «малышом» в глазах матери, даже сейчас, в свои двадцать три.
— Ну здравствуй, богатенький Буратино, — громко сказала она, оглядывая коридор. — Не ожидала, что из тебя такой хозяин получится.
Дмитрий почувствовал, как внутри всё скрутило. Но лицо осталось спокойным.
— Здравствуй, мама. Привет, Богдан, — кивнул он. — Проходите, раз уж пришли.
Он приглашал их по традиции — иначе у округа было бы: «Сына дом построил, а мать не позвал». На приглашение в душе рассчитывал на отказ. Но они пришли. И это уже тревожило.
За столом Таисия Петровна смеялась громче всех, рассказывала соседям, как «с детства видела в сыне золотые руки», как «мама характером строгая, зато посмотри, кем он стал». Дмитрий слушал и давился каждым словом.
О том, как она «строго» выставила его за дверь в восемнадцать, не вспомнила.
После третьего тоста мать наклонилась к нему:
— Димочка, выйди со мной на минутку, — прошипела, всё ещё сохраняя улыбку для гостей. — Есть разговор.
Они вышли на веранду. Было прохладно, на ступени лёг тонкий слой инея. Там, снаружи, её лицо сразу стало другим — жёстким, с прищуренными глазами.
— Ну что, молодец, — оценивающе оглядела дом. — Дом — загляденье. Богдану тут просторно будет.
— Богдану? — Дмитрий не понял.
— Сынок, — она взяла его под локоть, переходя на «ласковый» голос. — Ты же у меня парень умный. Один, как дурак, в таком доме жить будешь? На двоих с Ольгой вам и двухкомнатной хватит. Переедете к нам, в твою старую комнату. А дом… отдай брату. Ему жениться скоро, своей семьи пока нет, старт нужен.
Дмитрий молча смотрел на неё. Мать говорила, уверенная, что всё логично.
— Ты же не жадный, — продолжала она. — Богдан у меня впечатлительный, нежный. Он на стройке так не сможет вкалывать, как ты. А ты привык работать. Тебе и с нуля не раз подняться не проблема.
Он вдруг ясно понял: за прошедшие семь лет для неё не изменилось ничего. В её картине мира он по-прежнему «тот, кто справится», значит — на него можно всё навесить. А младшенький — «слабый, его надо спасать».
— Мама, — тихо сказал он. — Ты серьёзно?
— Абсолютно, — уверенно сказала она. — Я же о вас думаю, о братьях. Дом большой, участок хороший. Пусть Богдан хозяйство ведёт. А ты будешь к нам в гости приезжать, с детьми. Тесно не будет, уж как-нибудь уместимся. Ты же понимаешь, что так правильно.
Он почувствовал, как в висках начинает стучать. Перед глазами всплыло: тот день, семь лет назад. Кухня, запах селёдки, её фраза: «Сколько можно тебя кормить? Взрослый уже, катись, где хочешь живи». Чемодан с торчащими рукавами, захлопнутая дверь, ночной вокзал.
«Ты справишься, ты мужчина», — сказала она тогда, выгоняя его.
И теперь — снова: «Ты справишься», только в другой форме. Отдай дом, построенный собственными руками.
Смех гостей доносился с улицы. Кто-то вышел на крыльцо покурить.
Дмитрий понял: если он сейчас проглотит и это — проглотит всё. И будет дальше жить чужой жизнью в собственном доме.
Он медленно выпрямился.
— Хорошо, — сказал он неожиданно громко. — Давай обсудим при всех.
Этап 2. Ответ, который уже нельзя было забрать обратно
Он открыл дверь в зал так резко, что разговоры притихли.
— Прошу внимания, — голос звучал спокойно, но громко. — Мама хочет сделать важное объявление.
Таисия Петровна дёрнулась:
— Дима, ты что, я же…
— Ты же хотела, чтобы всё было по-честному, да? — он повернулся к ней. — Давай честно.
Гости зашевелились. Кто-то шепнул: «О, сейчас что-то будет».
Ольга, сидевшая ближе к кухне, побледнела, но взгляд у неё был твёрдый.
— Мама предлагает, — отчётливо сказал Дмитрий, — чтобы я отдал этот дом Богдану. А сам переехал обратно к ней. В свою старую комнату.
За столом повисла тишина. Кто-то неловко хмыкнул.
— Ну… — замялась Таисия Петровна, — я просто сказала, что Богдану старт нужен, а вы молодые…
— Мама, повтори, как ты мне только что сказала, — перебил её сын. — Что «нам с Ольгой хватит и комнаты у вас». Что я «и с нуля поднимусь, не впервой».
Он говорил спокойно, но в каждом слове чувствовалось напряжение.
— Дмитрий! — мать вспыхнула. — Зачем устраивать цирк? Это семейный разговор!
— Семейный, — кивнул он. — А семь лет назад это не был семейный разговор?
Он сделал шаг вперёд, опёрся руками о спинку стула, наклоняясь чуть вперёд, словно выступал на собрании.
— Восемнадцать лет, — начал он, глядя прямо на мать. — Восемнадцать лет, мама. День рождения. Помнишь?
Она отвела взгляд.
— Ты поставила у двери мой чемодан и сказала: «Взрослый уже. С этого дня живи, как хочешь, сам зарабатывай, сам себя корми. Хватит сидеть у меня на шее».
В зале стало совсем тихо. Даже Богдан поднял глаза от телефона.
— Я ушёл, — продолжал Дмитрий. — Без денег, без жилья, без поддержки. Спал на вокзале, мылся в общественных туалетах. Работал грузчиком за копейки. Потом на стройке. Потом — прорабом. Я себе диплом сам оплатил. Коммуналку снимал у бабушки Клавы, — он кивнул в сторону старушки, сидевшей в углу. — Она — единственный человек, который тогда спросил, поел ли я.
Клава вспыхнула и засуетилась:
— Да что ты, сынок, я же по-матерински…
— А ты, мама, за все эти семь лет позвонила мне хоть раз? — Дмитрий повернулся к Таисии Петровне. — Узнать, жив ли я? Не умер ли где-нибудь под забором, как ты любила говорить?
Она молчала. Щёки налились цветом, губы сжались.
— Зато теперь, когда у меня есть дом, который я построил своими руками, — громко продолжил он, — ты пришла и говоришь: «Отдай его брату. А сам вернись в комнату». Потому что «Богдану тяжело, Богдан не приспособлен, Богдану нужен старт».
Он обвёл взглядом гостей.
— У меня вопрос ко всем: вы бы отдали свой дом человеку, который ни дня в вашей жизни не работал, только потому что он «не приспособлен»?
Кто-то покачал головой. Кто-то отвёл взгляд.
Никто не сказал «да».
Лицо матери действительно искривилось — от смеси ужаса и злости:
— Ты… ты неблагодарный! — выдохнула она. — Я тебя вырастила, выкормила, а ты… перед людьми меня позоришь! Я же мать!
— Мать, — согласился Дмитрий. — Которая в восемнадцать лет выбросила меня на улицу. А теперь пришла за моим домом.
Он выпрямился.
— Отвечаю при всех, — отчётливо сказал он. — Я не отдам этот дом брату. Я не вернусь к вам в комнату. Я не обязан расплачиваться за то, что ты Богдана баловала и ничему не учила. Это мой дом. Моя жизнь.
Его голос звучал твёрдо, без надрыва — и от этого ещё сильнее.
— Дмитрий, остынь, — осторожно вмешался один из соседей. — Может, вы потом обсудите…
— Нет, — покачал он головой. — Потом я опять проглочу. А сегодня я впервые говорю вслух то, что годами крутил в голове.
Этап 3. Мамины слёзы и брат, который не ожидал
Таисия Петровна вскочила из-за стола, стул с грохотом упал на пол.
— Значит так! — закричала она. — Раз ты такой умный, живи как хочешь! Я тебе больше не мать! Забирай свой дом, свою жену, свои проблемы! Но когда Богдану будет тяжело — не смей приходить и говорить, что ты «семья»!
Она резко повернулась к младшему:
— Пойдём отсюда, сынок. Нас здесь не ценят.
Богдан растерянно заморгал.
— Ма, подожди… — пробормотал он. — Я вообще-то… не просил дом.
— Ты ничего не понимаешь! — отмахнулась она. — Без него ты пропадёшь!
Тут впервые за вечер Дмитрий внимательно посмотрел на брата. Тот стоял, переминаясь с ноги на ногу, и выглядел действительно потерянным, но не злым. Скорее — ребёнком, привыкшим, что за него всё решают.
— Богдан, — тихо сказал Дмитрий, — ты сам хочешь жить в этом доме? Забрать его у меня?
Младший пожал плечами:
— Ну… дом классный. Кто бы не хотел. Но я… я думал, мы когда-нибудь вместе что-то построим. А не так.
Мать повернулась к нему с недоумением:
— Сынок, ты не понимаешь, о чём говоришь! У тебя нет профессии, нет стабильной работы! Ты вечно эти свои подработки меняешь…
— Потому что ты сам так решил, что «я не приспособлен»! — неожиданно вспылил Богдан. — Ты сама мне всегда говорила: «Подожди, Богданчик, старший сначала дорогу проложит, а ты по готовенькому пойдёшь». А теперь вдруг «дом отдай»!
Он повернулся к Дмитрию:
— Прости, брат. Я не знал, что она так собирается.
Это «брат» прозвучало впервые за много лет.
Таисия Петровна смотрела на обоих как на предателей.
— Всё, — выдохнула она. — Я вам больше не нужна.
С этими словами она почти выбежала из дома, хлопнув дверью так, что с полки сошла рамка с каким-то фото.
Часть гостей неловко рассосалась по углам, кто-то засобирался.
— Простите, — Дмитрий повернулся к людям. — Не планировал превращать праздник в семейный сериал. Но, видимо, по-другому нельзя было.
Клава подошла к нему, погладила по руке:
— Сынок, ты всё правильно сказал, — тихо произнесла она. — Нельзя всю жизнь молчать.
Ольга подошла с другой стороны, сжала его ладонь.
— Я тобой горжусь, — шепнула она. — Наконец-то ты сказал ей то, что должен был сказать давно.
Богдан стоял посреди зала, словно не знал, куда себя деть.
— Дим, — неуверенно произнёс он, — можно я останусь? Ну… хотя бы помогу посуду разобрать.
— Оставайся, — кивнул Дмитрий. — Только без разговоров про дом.
— Да ну какой дом, — вздохнул Богдан. — Мне бы с работой понять, а не с домами.
Вечер постепенно вернулся в нормальное русло. Самое странное, что многие гости словно выдохнули: напряжение, висевшее в воздухе с момента появления матери, исчезло. Шутки стали более естественными, тосты — менее вымученными.
Только внутри у Дмитрия всё ещё гудело — от выброшенных слов и оборванных связей.
Этап 4. После новоселья — новая жизнь
На следующий день телефон разрывался.
Звонили тётки из провинции:
— Как ты мог так с матерью? Она же тебя одна подняла!
Писали двоюродные:
«Дим, ну ты переборщил, надо было тихо решить, а не при всех».
Дмитрий отвечал всем одинаково:
«Когда меня выгоняли в восемнадцать, тоже было “тихо”. Мне хватило.»
Однажды позвонила и Таисия Петровна. Точнее, Дима увидел пропущенный — звонок пришёл ночью. Сообщения не было.
Он долго смотрел на экран, но перезванивать не стал.
Через пару дней пришёл Богдан. Один.
— Можно? — спросил с порога, сжимая в руках пакет.
— Заходи, — Дмитрий отступил в сторону.
— Я… — младший почесал затылок. — Хотел извиниться за тот цирк. И… спасибо, что не поддержал маму в её идее.
— Тут благодарить не за что, — усмехнулся Дмитрий. — Я за себя говорил, не за тебя.
— Всё равно, — упрямо сказал Богдан. — Слушай, у нас там с ней… тяжело. Она после новоселья два дня ревела, потом начала всем рассказывать, что «сын отрёкся от матери». Я… не знаю, как с ней разговаривать.
— Это её выбор, — вздохнул Дмитрий. — Она всю жизнь манипулирует словами «я мать». Но это не индульгенция на любое поведение.
Богдан замялся:
— А если… если я попрошу помочь с работой? Не домом, не деньгами. Просто… ты же в стройке шаришь. Я мог бы к тебе в бригаду? С низов, как все.
Дмитрий некоторое время молчал. Потом кивнул:
— Можешь. Но по двум условиям.
— Каким? — насторожился младший.
— Первое: никакого «я брат начальника». Ты — обычный работяга. Опоздал — минус, косячишь — исправляешь. Второе: мама к этому отношения не имеет. Ни просьб, ни звонков, ни «Димочка, пожалей братика». Ты сам за себя отвечаешь.
Богдан задумался, потом кивнул:
— Подходит. Я устал быть вечным ребёнком.
Так младший брат пришёл в его бригаду. Первые недели ему было тяжело — мышцы ныли, мозоли лопались, но он не жаловался. Мужики в бригаде сначала посмеивались: «Сыночек мамин пришёл», но потом уважительно кивали, видя, как он таскает по два мешка на этаж, как остаётся после смены, чтобы доделать.
— Шустрый у тебя братец, — однажды сказал бригадир. — Не испортишь — толк будет.
С матерью отношения оставались холодными. Она несколько раз звонила Дмитрию, но разговоры превращались в одно и то же:
— Ты обязан…
— Ты мне должен…
— Богдан без тебя погибнет…
Он отвечал спокойно:
— Я ничего не должен, кроме как себе и своей семье. Богдану помогу, но не через тебя.
Через пару месяцев звонки стали реже.
Этап 5. Там, где заканчивается жалость и начинается уважение
Ольга заметила изменения первой.
— Ты стал спокойнее, — сказала она как-то вечером, когда они сидели у камина. — Раньше, как только звонила твоя мама, ты весь сжимался. А теперь — просто отключаешь звук.
— Наверное, потому что я себе наконец объяснил простую вещь, — усмехнулся Дмитрий. — Я не обязан доказывать ей свою нужность. Я уже доказал себе, что могу выжить без её одобрения.
— И дом не надо никому дарить, чтобы тебя любили, — добавила Оля.
Он посмотрел на пламя в камине. Дом пах деревом и корицей — Оля только что вынула из духовки пирог. Всё это — его руками, его силами, его решением.
Через год, на его двадцать шестой день рождения, Дмитрий устроил небольшой ужин — только самые близкие.
Пришла и Клава, и несколько ребят с работы. Богдан примчался, прямиком со стройки, с грязными руками, виновато улыбаясь:
— Не успел переодеться, начальник, — пошутил.
— Проходи, работяга, — улыбнулся Дмитрий.
К концу вечера вдруг опять зазвонил телефон. На экране — «Мама».
— Будешь брать? — тихо спросила Ольга.
Дмитрий задумался. Потом всё же ответил.
— Да, мама?
Голос на том конце был уставший и злой.
— С днём рождения, — сухо сказала она. — Хоть ты и забыл, какая у тебя мать. Богдан говорил, вы там гуляете…
— Спасибо, что поздравила, — спокойно ответил он. — Но я не забыл. Просто теперь не готов платить за твою любовь домом и своей жизнью.
— Значит, ты остаёшься при своём? — холодно уточнила она.
— При своём, — подтвердил он. — При своём выборе, своём доме и своей семье.
— Ладно, — вздохнула она. — Живи как знаешь.
Он отключил звонок и понял, что внутри… тишина. Не боль, не вина. Просто констатация: такова она, и он не обязан проживать её сценарий.
Оля обняла его за плечи:
— Грустно?
— Немного, — честно сказал Дмитрий. — Всё-таки мать. Но знаешь… мне впервые не стыдно за себя. Я сказал то, что должен был сказать ещё тогда, на вокзале.
Он поднялся, посмотрел на полную комнату:
— Спасибо, что вы со мной, — сказал друзьям и брату. — За то, что вы здесь не из-за квадратных метров, а потому что вам интересен я, а не мой дом.
— Да какой там, — фыркнул Богдан, — у нас же завтра заливка плиты, без тебя вообще труба.
Все засмеялись, напряжение ушло.
Эпилог
Иногда Дмитрий ловил себя на том, что мысленно возвращается к тому дню — новоселью, маминым словам, собственному голосу, прозвучавшему неожиданно громко и твёрдо.
С тех пор, когда кто-то спрашивал его о семье, он не уходил от ответа. Говорил прямо, но без злобы:
«Да, в 18 меня мать выставила за дверь. Да, семь лет не интересовалась, жив ли я. Да, потом пришла, когда увидела дом. И да, я отказался играть по её правилам».
Он больше не оправдывался и не стыдился.
И вся эта история укладывалась в одну короткую фразу, которую он иногда мысленно повторял как напоминание самому себе:
«В 25 лет я построил свой дом, а на новоселье мать отвела меня в сторону: “Сынок, отдай этот дом брату, а тебе хватит и комнаты у нас”. Кажется, она забыла, как вышвырнула меня на улицу семь лет назад. Её лицо искривилось от ужаса, когда я громко ответил при всех…»
