Этап 1. Слова, которые не meant для неё
— Представляешь, во время операции Сергеев обнаружил у неё опухоль. Огромную, — сказала румяная медсестра.
— И что? — отозвался второй голос.
— Ну, трубу удалили, а опухоль частично иссекли, отправили на гистологию. Сергеев говорит, похоже на доброкачественную, но всё равно… возраст, гормональный фон, — девушка понизила голос. — Если бы ещё месяц потянула — неизвестно, чем бы всё закончилось.
— А пациентке сказали?
— Пока нет. Проснётся как следует — доктор сам объяснит.
Ирина сидела на диване, вцепившись пальцами в край сиденья. Слова «опухоль» и «если бы ещё месяц потянула» звенели в ушах, как колокол.
Опухоль. У меня.
В горле пересохло. Она осторожно поднялась, держась за стену, и вернулась в палату. Ноги дрожали, будто она прошла марафон.
Соседка уже лежала на кровати и листала какой-то журнал.
— Ну что, девонька, прогулялась? Лицо белое, как простыня, — прищурилась она.
— Всё нормально, — соврала Ирина и осторожно легла.
Она смотрела в потолок, слышала шум в коридоре, но всё это было как сквозь стекло. В голове всплывали обрывки: бессонные ночи, когда она думала, что и так «жизнь прожита»; слова про бесплодие; Евгений, обещающий когда-нибудь уйти от жены. И теперь — опухоль.
Вот оно, наказание, — мелькнула паническая мысль. — За то, что жила как в черновике.
Дверь палаты приоткрылась.
— Как себя чувствуем? — появился тот же доктор.
Этап 2. Диагноз без лишних украшений
Сергеев подвинул стул и сел ближе к кровати Ирины.
— Итак, Ирина Викторовна, — начал он спокойно, — рассказываю по порядку. У вас была трубная беременность, труба разорвалась, началось внутреннее кровотечение. Мы успели вовремя, так что угрозы для жизни сейчас нет.
Она кивнула, сжимая простыню в пальцах.
— Во время операции мы увидели на яичнике образование, — он произнёс слово «образование», но Ирина всё равно услышала «опухоль». — Размер приличный. Часть мы удалили и отправили на гистологию. Предварительно похоже на доброкачественную кистому, но окончательно скажут патологи.
— Рак? — хрипло спросила она.
— Я так не сказал, — мягко ответил доктор. — Но мы обязаны всё проверить. Главное — вы обратились вовремя. Ну, почти вовремя, — он усмехнулся. — Пришлось немного за вас побегать по квартире.
Ирина вспомнила, как пыталась открыть дверь, и опустила глаза.
— Доктор… А дети? — едва слышно спросила она. — У меня ведь одна труба осталась?
— Одна, — подтвердил он. — Но и с одной женщины рожают. Вопрос в другом: вам сорок два. Это не приговор, но вероятность естественной беременности ниже. Плюс нам нужно дождаться гистологии и понять, нет ли гормональных нарушений.
— То есть… шанс всё равно есть? — она сама удивилась, как дрогнул голос на слове «шанс».
— В медицине шанс есть почти всегда, — ответил Сергеев. — Но сейчас давайте думать не о гипотетических беременностях, а о вашем восстановлении. Ходить — потихоньку, есть — диетическое, не нервничать.
Не нервничать, — горько усмехнулась Ирина про себя.
Доктор ушёл, пообещав зайти к вечеру с первыми результатами анализов. Она закрыла глаза и впервые за много лет заплакала в голос — не тихо, не стесняясь соседки, а так, как плачут дети, когда больно и страшно.
Соседка молча протянула ей стопку бумажных салфеток.
— Плачь, плачь, легче будет, — сказала она. — Главное, живы. Остальное — приложится.
Этап 3. Голос, который вернул на землю
Когда слёзы иссякли, Ирина вспомнила про телефон. В палате его не было. Она осторожно опустила ноги на пол — голова уже не кружилась так сильно — и вышла в холл.
Телефон лежал на посту медсестёр, подключённый к зарядке.
— А это ваш, да? — спросила медсестра с косой. — Разряжен был в ноль.
Ирина кивнула и взяла аппарат. На экране — два пропущенных звонка от незнакомого номера и один от Евгения, полудненной отметки.
Она секунду смотрела на его имя, а потом нажала «вызов». Гудки тянулись долго.
— Да? — услышала она наконец усталый мужской голос.
— Жень, это я… — начала она и вдруг поняла, что не знает, что сказать. «Я чуть не умерла, пока ты спал рядом с женой?» — абсурд.
— Ира? Ты где пропала? — в его голосе слышалось раздражение, а не тревога. — У меня жена носом крутит, говорит, что я постоянно в туалете с телефоном. Я ей сказал, что у меня проблемы по работе, так что давай покороче, хорошо?
Она почувствовала, как внутри что-то холодеет.
— У меня была операция, — спокойно произнесла она. — Внематочная. Сейчас в больнице.
Повисла пауза.
— Ничего себе… — протянул он. — Ну… главное, что жива. Ты меня напугала, конечно. Но, Ира, я сейчас не могу говорить, у нас уроки с дочкой.
— Не волнуйся, — перебила она. — Я и не звонила, чтобы ты волновался. Хотела просто сообщить.
— Когда тебя выписывают? — спросил он после паузы.
— Не знаю. Через несколько дней.
— Тогда созвонимся, ладно? Может, я выкрою день, заеду. Только ты сама понимаешь… — он недоговорил.
— Понимаю, — сказала Ирина и отключила связь.
Телефон она держала в руке, как чужой предмет. В груди образовалась пустота, но слёз уже не было. Вместо них поднималась какая-то тихая, упрямая решимость.
Она пролистала контакты и нашла имя: «Лена работа». Коллега из бывшей фирмы, с которой они иногда переписывались.
— Алло? — отозвался удивлённый голос. — Ира? Ты куда исчезла?
— В больницу, — спокойно ответила она. — Можешь приехать? Просто… мне очень не хочется сейчас быть одной.
— Конечно! — без колебаний сказала Лена. — Напиши адрес и отделение. Буду вечером с фруктами и сплетнями.
Ирина улыбнулась впервые за день.
Этап 4. Подруга, правда и стыд
Лена вошла в палату, как ураган: пакет с апельсинами, цветы в пластиковом стакане, яркий шарф, чуть помятый от ветра.
— Ну ты даёшь, — сказала она вместо приветствия. — Вечно всё сама, ничего не рассказываешь. Если бы не твой голос по телефону, я бы и не поверила.
Она уселась на край кровати, разглядела бледное лицо Ирины и неожиданно смягчилась.
— Страшно было? — тихо спросила она.
— Очень, — честно ответила Ирина. — Мне думалось, что я не успею даже дверь открыть. И что меня найдут через несколько дней… соседи по запаху.
Лена вздрогнула.
— Ну слава Богу, что успела, — сказала она и вдруг резко поменяла тему: — Ира, можно вопрос? У тебя в телефоне пропущенный от какого-то Жени. Это… тот самый?
Ирина покраснела.
— Тот самый, — кивнула она. — Я тебе про него почти не рассказывала… Стыдно.
И она, запинаясь, рассказала всё: как пять лет назад, на корпоративе, был танец, флирт, признание, что он женат; как она решила «ничего не ждать»; как не смогла оборвать эти отношения, хотя каждый раз давала себе слово. Про то, как сегодня он говорил с ней шёпотом, боясь, что жена услышит, а потом сказал: «созвонимся».
Лена слушала, не перебивая, лишь иногда поджимала губы.
— Знаешь, — сказала она наконец, — я сейчас, может, скажу жестко. Но, кажется, этот нож в живот тебе могла всадить не только природа. Ты сама себе всю жизнь режешь маленькими порциями. Ты у меня женщина умная, и всё про себя понимаешь, только ничего не меняешь. А жизнь такая штука — одна. Второй попытки не дают.
— Может, это и была вторая попытка, — горько усмехнулась Ирина. — Трубу-то уже не вернёшь.
— Зато можно вернуть чувство собственного достоинства, — отрезала Лена. — Начни хотя бы с одного шага. Заблокируй этого Женю. Сейчас.
Ирина посмотрела на экран, где всё ещё светился номер Евгения. Палец чуть дрогнул, но она нажала: «заблокировать контакт».
— Всё, — сказала она. — Первый шаг сделан.
Лена кивнула:
— Горжусь. А насчёт детей… — она замялась. — Ты ведь всегда хотела, правда?
Ирина почти шёпотом ответила:
— Боялась себе признаться. Сначала думала: «не судьба», потом — «слишком поздно». А когда сегодня услышала, что беременность всё-таки была, пусть и внематочная, вдруг поняла, насколько хотела. Даже от него.
— Может, это знак, что поздно терпеть всякую фигню, а не поздно жить по-настоящему, — сказала Лена. — Ты дождись гистологии, потом решим, как будем завоёвывать мир. Вдвоём.
Этап 5. Приговор, который оказался шансом
Через три дня Сергеев снова зашёл в палату. На этот раз Ирина уже уверенно ходила по коридору и даже помогала соседке донести до поста анализы.
— Ну что, Ирина Викторовна, есть новости, — сказал он, присев на стул. — Гистология пришла.
Она замерла.
— Образование доброкачественное. Кистома. Мы удалили основную часть, остальное будем контролировать. Раз в полгода — УЗИ, анализы. Если где-то что-то начнёт расти — решим, как действовать. Но сейчас поводов для паники нет.
Ирина шумно выдохнула, словно только что всплыла из воды.
— То есть… я не умру завтра? — попыталась она пошутить.
— Если будете вовремя приходить на обследования и перестанете таскать тяжести, — усмехнулся доктор, — ещё всех переживёте.
Он помолчал и добавил:
— И да, насчёт беременности… С медицинской точки зрения она возможна. Но вам нужно хорошенько подумать, чего вы сами хотите. Беременность в сорок два — это нагрузка. Но у меня есть пациентки, которые рожали и в сорок пять, и в сорок семь. Главное — чтобы было ради кого и ради чего.
«Ради кого и ради чего», — повторяла она про себя, пока врач уходил.
Раньше у неё не было ответа. Она жила «как получится»: работа, редкие встречи с подругами, тайный роман, который нельзя было ни афишировать, ни развивать. Сейчас же внутри появилась тихая уверенность: я хочу жить ради себя. А уж потом — может быть, и ради кого-то ещё.
Этап 6. Возвращение в пустую квартиру
Выписали её через неделю. Лена приехала за ней, помогла донести пакет с лекарствами и цветами до такси.
— Я тебя на пару дней к себе заберу, — заявила она по дороге. — Не спорь. Не хочу, чтобы ты одна сидела в своей берлоге.
Но Ирина покачала головой:
— Нет. Мне нужно домой. Посмотреть в глаза своей квартире, понять, что я ещё здесь. Что я не призрак после реанимации.
— Ладно, — сдалась Лена. — Но пообещай, что если станет плохо — сразу звонишь. И ещё… — она помялась. — Если вдруг захочешь поговорить о… ребёнке, о том, что дальше, я рядом. Не закрывайся, ладно?
Ирина кивнула и, поднявшись на свой этаж, остановилась перед дверью. В замке торчали её ключи — те самые, с которыми её забирали ночью. Она вынула связку, вдохнула запах подъезда и вошла.
Квартира встретила тишиной и лёгким запахом лекарства, которым обработали пол после её падения. Кровать была аккуратно застелена кем-то из санитаров скорой, в раковине стояла немытая кружка.
Она неторопливо прошлась по комнатам, будто знакомилась с ними заново. Всё было по-прежнему — и одновременно иначе.
Я вернулась. Мне дали ещё время. Что я с ним сделаю?
Она поставила на стол букет, который подарила Лена, и сделала то, чего раньше никогда не делала: достала чистый блокнот и написала на первой странице: «Чего я хочу от своей жизни».
Пункты появлялись один за другим:
-
Больше никогда не быть «тайной женщиной» ни для кого.
-
Разобраться со здоровьем, наблюдаться у врача.
-
Найти работу, которая будет радовать, а не просто кормить.
-
Подумать о ребёнке. Любым способом — ЭКО, усыновление, опека.
-
Научиться просить о помощи.
Она перечитала написанное и вдруг поняла: впервые за много лет у неё есть не список обязанностей, а список желаний.
Телефон, лежавший на столе, коротко вибрировал. Пришло сообщение от неизвестного номера: «Ирина, это Лена дала ваш контакт. У нас в центре поддержки женщин после онкоопераций не хватает волонтёров. Может быть, вам будет интересно? Там и психологи, и врачи, и просто человеческое общение».
Она улыбнулась.
Жизнь сама подкидывает шаги, надо только не отмахиваться.
Эпилог. Когда одиночество перестаёт быть приговором
Прошло полгода.
Ирина сидела в маленьком зале городского центра, где каждую среду проходили встречи группы поддержки. Вокруг неё — женщины разного возраста: кто-то с короткими «ёжиками» после химиотерапии, кто-то с аккуратными платками на голове, кто-то, как она, — «просто» после операции и с ворохом страхов.
Она не была профессиональным психологом, но умела слушать. А ещё — знала, как это страшно, когда вокруг никого, кроме стены и телефона на зарядке.
— Мне казалось, что я никому не нужна, — говорила она сейчас женщине чуть старше её, которая боялась вернуться домой после диагноза. — А потом я поняла: я почему-то сама решила, что не имею права быть нужной. Что опоздала. Но пока мы живы, ничего не поздно. Даже начать с того, чтобы попросить помощи.
После встречи к ней подошла молодая мама с маленькой девочкой.
— Ирина Викторовна, а вы правда хотите стать наставником для подростков из детского дома? — спросила она. — У нас как раз не хватает людей.
Ирина посмотрела на девочку — та держала в руках плюшевого зайца и осторожно улыбалась.
— Хочу, — ответила она. — Очень.
Дома, запивая таблетки тёплым чаем, она иногда вспоминала Евгения. Не с болью, а как странный эпизод жизни, когда ей казалось, что любовь — это ждать у чужой двери, пока хозяин выкроит время.
Теперь её собственная дверь была открыта — для подруг, для тех женщин, которым она помогала, а, возможно, когда-нибудь и для ребёнка, который назовёт её мамой.
Живот иногда тянул шрамом, напоминая о той ночи, когда она ползла к входной двери, боясь не успеть. Каждый раз в такие моменты Ирина мысленно повторяла:
Я успела. Мне дали второй шанс. И я уже не отдам его пустоте.
Одиночество никуда не исчезло волшебным образом — но оно перестало быть приговором. Оно стало временем, которое она заполняла смыслом, а не ожиданием чьего-то звонка.
И однажды, возвращаясь домой после очередной встречи в центре, она поймала себя на том, что улыбается просто так — не кому-то, не из вежливости, а самой жизни.
Той самой, которую ещё совсем недавно была готова отпустить.
