Этап 1. Между жалостью и выгодой
– В общем, ничего утешительного. Вряд ли Николай встанет на ноги. Тебе решать: брать всё в свои руки да ухаживать за ним или бросить всё и уйти. Ты молодая, тебе жить надо, ребёнка поднимать. Вряд ли здесь ты выдержишь долго. Решай. А мы всегда на твоей стороне, дочь…
Отец Елены говорил это негромко, но каждое слово падало, как камень. Они сидели в их старой кухне, куда Лена приехала «хотя бы на день», оставив у свекрови Игната.
Мама молчала, покручивала в руках кружку.
— Пап, ну… — Елена провела ладонью по лицу. — Как я его брошу-то? Мы же… семья.
— Семья — это когда люди рядом, — сухо ответил отец. — А не когда один лежит овощем, а другой превращается в сиделку без права на жизнь. Ты его любишь — никто не спорит. Но ты задумайся, что будет через год, два.
— Врачи же говорят… — попыталась возразить Лена.
— Врачи говорят, что «в лучшем случае немного восстановится», — вмешалась мать. — Мы всё поняли. Мы не звери, Лен. Но и на слёзы смотреть твои не можем. Ты исхудала, под глазами круги, в салон перестала ходить, с работы ушла. Игнат растёт — ему мать живая нужна.
Лена резко встала из-за стола, подошла к окну.
Слова «в салон перестала ходить» почему-то кольнули сильнее всего. Как будто в них мама шептала: «Посмотри на себя, дочка, ты же больше не та, ради которой муж всё скупал».
— А если он вдруг… — голос предательски дрогнул, — ну, хотя бы немного восстановится?
Отец вздохнул.
— Если. Но ты же слышала: поражение сильное. Он и говорить-то толком не может.
Лена представила, как утром подаёт ему тарелку с протёртой кашей, как он пытается что-то сказать и только бессмысленно бормочет, как она моет его, переворачивает, следит за таблетками… и день за днём всё то же самое.
Не жизнь — кара.
— Так что ты предлагаешь? — наконец спросила она.
Отец не сразу ответил.
— Мы не говорим «бросай и забудь». Но ты можешь оформить опекуна, нанять сиделку, помогать деньгами, навещать… И жить дальше, — твёрдо сказал он. — Ты не обязана умирать вместе с его здоровьем.
Мать осторожно добавила:
— Коля хороший парень. Мы его тоже любим. Но твоя жизнь — одна. Игнат — один. Никто за тебя не решит. Но если уйдёшь — мы поддержим.
«Мы всегда на твоей стороне, дочь…»
Эти слова обволакивали сладкой виной и облегчением одновременно.
Лена стояла у окна и вдруг отчётливо поняла: решение всё равно придётся принимать ей. Не врачам, не родителям, не свекрови. Ей — той самой Леночке, которая мечтала «выгодно выйти замуж и не работать».
Теперь «выгодно» как-то странно смотрелось рядом с подгузниками для взрослого и зондовым питанием.
Этап 2. Дни, которые пахли лекарствами
Возвращаясь домой, Лена смотрела на подъезд как на чужой.
В квартире пахло лекарствами, хлоркой и тем непередаваемым запахом больницы, который въедается в стены. На кухне тихо возилась свекровь, Андрей Игнат сидел за столом и рисовал машинку.
— Мама! — вскочил он. — Ты надолго уехала!
Лена присела, обняла сына, вдохнула его тёплый, живой запах.
— Немножко задержалась, зайчик. Всё уже.
Свекровь выглянула из кухни, вытирая руки о фартук.
— Лена, ты поела? Я щи сварила.
— Не хочу, спасибо, — устало ответила она. — Как он?
Они обе знали, о ком речь.
— Спал почти весь день, — свекровь оперлась о косяк. — Врач приезжал, капельницу поставил. Давление скачет.
— Я к нему… — Лена прошла в спальню.
Николай лежал, как всегда, чуть повернув голову к двери. Правая половина лица была обездвижена, левая уставилась на жену живым, упрямым глазом.
— Привет, — тихо сказала она, присаживаясь на край кровати. — Я к родителям ездила.
Он попытался улыбнуться — получилось криво. Губы чуть дрогнули.
— Ко-о… — выдохнул он, запинаясь.
— К маме и папе, — подсказала она. — Всё нормально.
Она поправила ему подушку, убедилась, что катетер не перегнулся, двинула столик с лекарствами ближе.
Каждое движение было ей уже знакомо до автоматизма. Врачи обещали научить «основам ухода», но по факту целые курсы по сиделкам она проходила на практике — сутками.
— Ма-а? — из коридора позвал Игнат.
— Иди к нему, — прошептал Николай, и Лена едва не расплакалась от того, что даже в таком состоянии он думает о сыне.
Вечером они сидели на кухне втроём: Лена, свекор и свекровь. Игнат уже спал.
— Лёночка, — вздохнула свекровь, — мы с отцом решили, что пока с Колей посидим мы.
— Как это — «пока»? — насторожилась она.
— Ну, основное всё равно на тебе, — вмешался свёкор. — Ты жена. Но мы будем чаще приезжать, ночевать, чтоб ты хоть иногда отдыхала.
«Основное на тебе…»
Лена посмотрела на свои руки — красные, иссушенные от мочалки и моющих, на ногти без маникюра, на дешёвую домашнюю футболку.
Где та девочка с идеально уложенными волосами, с ресницами из салона и губами «нюд»? Где та, что смеялась: «Порадуем мужа красотой, он заслужил»?
Сейчас её «красота» выражалась в том, что она умела вовремя повернуть мужа, чтобы не было пролежней.
Ночью Лена долго не могла уснуть. В голове крутились слова родителей:
«Брать всё в свои руки да ухаживать за ним или бросить всё и уйти».
Было страшно представить обе стороны.
Уходить — значит быть той, что «бросила больного мужа», человеком, которого будут обсуждать в каждой кухне.
Оставаться — значит смотреть, как день за днём жизнь превращается в уход и таблетки.
От мысли «я этого не выдержу» внутри поднималась волна паники.
Этап 3. Последняя грань
Прошла неделя.
Лена решила «дать себе время». Не думать, не решать, просто жить день за днём.
Этот «день за днём» быстро превратился в вязкую кашу.
Утром — измерить давление, накормить Игната, приготовить мужу жидкую кашу и протёртый суп, накормить его по ложке, вытереть подбородок. Потом — сменить постель, перевернуть Николая, обработать кожу, выслушать очередной визит медсестры с её «вам бы помощницу нанять, а то так вы долго не протянете».
Днём — Игната в садик, обратно, стирка, готовка, уборка, звонок мамы с осторожным:
— Ну что ты решила, дочка?
Лена вздрагивала каждый раз от этого вопроса.
— Пока ничего не решила, — раздражённо отвечала она.
— Ты не тяни, — повторяла мать. — Время идёт.
К вечеру усталость накатывала так, что хотелось просто лечь рядом с мужем и не вставать.
Однажды, когда Николай в очередной раз попытался что-то сказать, но вместо слов вышел лишь бессвязный звук, Лена сорвалась.
— Да что ты мне хочешь сказать, Коля?! — вспыхнула она. — Я не понимаю! Я не умею читать мысли!
Глаз мужа расширился от испуга. Он попытался поднять руку, но та бессильно дрогнула.
Лена осеклась, прижала пальцы к губам.
— Прости, — прошептала. — Это я… устала.
Она вышла из комнаты и, закрыв дверь, сползла по стене на пол. Слёзы лились сами собой — от жалости к себе, к Николаю, к тому, как всё пошло не так.
В тот день, вечером, она набрала отцу.
— Папа, — голос был хриплым, — я, кажется, не могу.
— В смысле?
— Не могу так жить, — честно сказала она. — Я срываюсь. На него, на Игната, на всех… Я… я не та, кто может быть героиней этих историй из интернета «жена десять лет ухаживала за парализованным мужем». Я не выдержу десять месяцев.
Отец молчал, потом тихо спросил:
— Ты готова уйти?
Лена закрыла глаза.
Перед ней всплыл Николай — тот, прежний, с блестящими глазами, в рабочих перчатках, в масле до локтей, который вернулся домой с букетом её любимых лилий и сиял:
— Ленка, нам кредит на вторую мойку одобрили!
И нынешний — бледный, с неподвижной половиной лица, с глазами, полными боли и надежды.
— Я… не знаю, — выдохнула она.
— Если решишься — мы поможем, — сказал отец. — Снимем тебе квартиру, Игната заберём на время, поможем с разводом. Но решение — только твоё.
После разговора Лена долго сидела в темноте.
Потом так же тихо встала, зашла к мужу.
— Коль, — прошептала она, садясь рядом. — Слышишь меня?
Он кивнул.
— Мне предлагают уйти, — выдохнула она. — Говорят, я молодая, мне жить надо.
Глаз Николая дернулся.
Она вдруг почувствовала, что обязана договорить.
— Я… не знаю, что делать, — честно сказала она. — Я устала. Мне страшно. Я злюсь. На тебя, на себя, на этот дурацкий инсульт. Я не святая. Я… я правда думала, что моя жизнь будет другой.
Слово «жизнь» повисло между ними, как пропасть.
Николай медленно, с усилием сжал пальцы левой руки в кулак. Сделал вдох, пытаясь вытолкнуть слово:
— Ж-жи…
— Не мучай себя, — она коснулась его ладони. — Я поняла.
Она не знала, что именно поняла. Только то, что говорить вслух о том, что её разрывает, было одновременно стыдно и облегчительно.
Этап 4. Разговор, который всё перевернул
На следующий день Лена собиралась в поликлинику за очередной справкой. Свекровь зашла к ним пораньше, чтобы посидеть с Николаем и Игнатом.
— Ты как? — спросила она, когда Лена натягивала куртку.
— Нормально, — автоматически ответила та.
— Врёшь, — спокойно сказала свекровь.
Лена удивлённо подняла глаза.
— Ты думаешь, я не вижу? — продолжила свекровь, наливая себе чай. — Ты ходишь как загнанная лошадь. Я за тобой неделю наблюдаю.
— Вы же сами говорили, что я жена, — холодно напомнила Лена. — Значит, должна…
— Должна — кого? — перебила свекровь. — Коля, когда был на ногах, тебе что-то «должен» был постоянно?
Лена растерялась.
— Он… он любил меня, — неуверенно сказала она. — Обеспечивал…
— Так вот, — свекровь поставила чашку. — Он тебя любил, а не покупал. Не для того из кожи вон лез, чтобы ты потом рядом с ним сломалась.
Лена опустилась на стул.
— Я… не справляюсь, — тихо призналась она. — Мне кажется, я становлюсь чудовищем.
— А ты спросила его, что он хочет? — свекровь кивнула в сторону спальни.
— Он не может говорить…
— Ну не совсем, — вздохнула свекровь. — Я с ним вчера сидела, он мне жестами и своим «ко-ко» столько наговорил — суть я поняла.
Лена напряглась:
— Что… что он сказал?
Свекровь посмотрела прямо:
— Что больше всего он боится не смерти. А того, что ты уйдёшь и будешь потом всю жизнь себя жрать.
Лена замерла.
— Он… так и сказал?
— По-своему, — свекровь грустно улыбнулась. — «Ле-ле… не… у-уй… её… сло…» — я по слогам собрала. Но глаза у него… Ребёнок, который боится, что мама уйдёт и не вернётся.
Лена почувствовала, как задрожали губы.
— А я… я сама не знаю, уйду я или нет, — прошептала она.
Свекровь вздохнула:
— Лена, я тебе сейчас скажу страшную вещь. Ты имеешь право уйти.
Лена вскинулась:
— В смысле — «имею право»? А вы? А Коля? А Игнат?
— Мы выживем, — спокойно сказала свекровь. — Я устроюсь сиделкой, свёкор подсобит, государство какую-то копейку даст. Игнат будет к тебе ездить. Коля… как-нибудь потянем.
Она помолчала и добавила:
— Но ты потом с этим правом жить сможешь? Каждый Новый год, каждый день рождения Игната, каждый раз, когда увидишь в городе мужика в инвалидном кресле — ты сможешь не вспоминать, что оставила своего?
Молчание стало густым.
— Я не осужу тебя, если уйдёшь, — продолжала свекровь. — Скажу всем, что так решили вместе, что так легче. Родители твои будут тобой гордиться — «дочка выбрала себя».
Она посмотрела на Лену испытующе.
— Но если ты останешься… тогда ты перестанешь быть девочкой, которая «мечтала выгодно выйти замуж и не работать». Ты станешь женщиной. Не без ошибок, не без истерик, не без срывов. Но — настоящей.
Лена сидела, глядя в стол.
— А если я останусь, а через год сорвусь и всё равно уйду? — прошептала она.
— Значит, уйдёшь через год, — пожала плечами свекровь. — Но будешь знать, что хотя бы попробовала.
Она встала.
— Вариантов у тебя всего два, Лен. Либо ты уходишь сейчас и из этой истории выходишь с ярлыком «та, что бросила», как ни крути. Либо ты остаёшься и принимаешь, что твоя жизнь теперь другая. Не хуже и не лучше — другая.
Лена подняла голову:
— А вы… вы меня простите, если я… выберу себя?
Свекровь улыбнулась — устало, но тепло.
— Я не Бог, чтобы прощать или не прощать, — тихо сказала она. — Я просто мать моего сына и бабушка моего внука. И мне важно одно: чтобы потом Игнат не смотрел на меня глазами, полными ненависти, когда узнает, что мама ушла от папы, потому что «ей было тяжело».
Эти слова ударили сильнее всего.
Игнат. Маленький, с рисунком машины в руках.
Что он скажет через десять лет?
— Я… съезжу ещё раз к своим, — наконец сказала Лена. — Скажу им, что решила.
Свекровь кивнула:
— Скажи. Только не забудь, Лен: там — дочь, здесь — жена и мать. Выбирай, кем ты всё-таки хочешь быть.
Этап 5. Решение, которое нельзя отменить
Разговор с родителями получился коротким и жёстким.
— Ты с ума сошла, — мать схватилась за сердце. — Сама говорила, что не выдерживаешь.
— Я не святая, — устало ответила Лена. — Но я и не трус. Я попробую.
— Что ты там «попробуешь»? — отец взъярился. — Убить себя в сорок лет?
— Мне пока двадцать семь, — напомнила Лена. — И да, мне страшно. Но я решила.
Мать всхлипнула:
— Это всё его родители… Наверняка давят, наверняка сказали, что ты обязан…
— Они как раз сказали, что я имею право уйти, — спокойно ответила Лена. — Это я сама так решаю.
Она поднялась.
— Мне нужна от вас одна вещь.
— Какая ещё? — насторожился отец.
— Чтобы вы перестали уговаривать меня бросить мужа, — твёрдо сказала она. — Если хотите помогать — помогайте Игнату, забирайте его на выходные, выручайте, когда я буду с Колей по больницам мотаться. Но разговоры про «ты молодая, тебе жить надо» — больше не начинайте.
Отец нахмурился.
— А если поймём, что ты там умираешь?
— Тогда приедете и заберёте меня силком, — чуть усмехнулась Лена. — Но пока — позвольте мне хотя бы попытаться жить с тем, что я сама выбрала.
Она видела, что им не нравится её решение. Видела, что в их картине мира «правильно» — это «спасти дочь любой ценой, даже ценой её совести».
Но впервые за долгие годы Лена почувствовала, что делает что-то не потому, что «так выгодно», а потому, что иначе с собой не сможет жить.
Когда она вернулась домой, Николай спал. Свёкор сидел в кресле, читая газету.
— Ну что? — тихо спросил он.
Лена глубоко вдохнула.
— Я остаюсь, — ответила она.
Он кивнул, будто так и ожидал.
— Тяжело будет, — честно сказал свёкор.
— Уже тяжело, — усмехнулась Лена.
Она зашла в спальню, села на край кровати, взяла мужа за руку.
— Слышишь, Коль? — прошептала она. — Я остаюсь.
Глаз Николая дрогнул, медленно наполнился слезами.
— Не… у-у… — выдохнул он, с трудом соединяя слоги.
— Не уйду, — сама закончила она. — Обещаю.
Это обещание не превращало её в ангела. Оно не стирало усталость, не отменяло ночные рыдания на кухне, не делало легче запах лекарств.
Но в нём было главное: она делала выбор сама. И теперь каждый новый день был не «кара за чужую болезнь», а её испытанием, которое она решила пройти.
Эпилог. Через несколько лет
Спустя три года Лена шла по улице, держа за руку восьмилетнего Игната.
Он возбуждённо что-то рассказывал про новый уровень в игре, про друга в школе, про то, как на физкультуре бегал быстрее всех.
— Мам, а папа увидит мою грамоту? — спросил он, вскинув на неё глаза.
— Конечно, увидит, — улыбнулась Лена. — Мы вечером ему всё покажем.
Николай не «встал на ноги».
Он научился немного сидеть, опираясь на спинку кресла. Речь всё ещё давалась с трудом, но отдельные слова уже звучали понятно. Правая рука так и осталась почти неподвижной, левая понемногу слушалась.
Иногда Лена думала, что прогноз «вряд ли встанет» оказался самым честным из всего, что говорили врачи.
Но зато он научился улыбаться почти прежней улыбкой — пусть и кривой.
Она вошла в квартиру. На диване сидел Николай, рядом — планшет с включённой игрой, которую ему поставил Игнат. Свекровь убирала посуду, свёкор читал газету.
— Ну что, мужчины, готовы смотреть на чемпиона по бегу? — бодро сказала Лена.
Игнат подбежал к отцу:
— Пап, смотри! Я первое место занял!
Николай взял грамоту неуверенной рукой, медленно прочитал.
— М-мо-лодец, — выговорил он, гордо глядя на сына.
Лена смотрела на них и чувствовала, как где-то глубоко внутри становится тепло.
Её жизнь не стала сказкой.
Иногда она всё ещё срывалась — кричала на Игната за разбросанные вещи, раздражалась на медсестру, которая опаздывала, плакала ночью от боли в спине.
Иногда ей хотелось, как раньше, просто сесть в кафе с подругами и жаловаться на «дурацкого начальника», а не обсуждать новые протоколы лечения.
Родители так и не до конца приняли её решение.
— Ты себя похоронила, — однажды бросил отец с горечью.
— Нет, пап, — спокойно ответила Лена. — Я просто выбрала другую жизнь.
И всё же они помогали: забирали Игната летом, присылали деньги на лекарства, привозили ей любимые пирожки, стыдливо объясняя:
— Ты же всё равно не успеваешь готовить.
Свекровь иногда перегибала с контролем, но после того разговора на кухне уже никогда не звонила со словами «бросай всё и приезжай».
Анекдоты про «выгодно выйти замуж и не работать» теперь звучали в её голове как издёвка.
Работала она — и ещё как: и сиделкой, и координатором, и матерью, и женой, и иногда — архивистом на полставки, когда удавалось взять проекты на дом.
Иногда, проходя мимо витрин салонов красоты, она ловила своё отражение: морщинки у глаз, глубже ставший взгляд, руки с короткими ногтями.
Не та Лена, что была раньше. Другая.
Однажды, сидя вечером на кухне с чашкой чая, она поймала себя на мысли:
«Я могла бы сейчас жить в другой квартире, с другим мужчиной, с ровной жизнью без подгузников и катетеров. Но смогла бы я там смотреть себе в глаза?»
Ответ приходил тихим, но уверенным «нет».
— Лен, — позвал из комнаты Николай.
— Да?
Он взглянул на неё — прямо, серьёзно.
— Спас… си-бо, — выговорил он, складывая губы в кривоватой, но такой родной улыбке.
И тогда она поняла, что, сколько бы ни длился их путь, одно понятно наверняка:
там, в той кухне, где отец говорил «ты молодая, уходи», она выбрала не только его — Николая.
Она выбрала себя — ту, которая сможет однажды сказать своему сыну:
— Я не бросила твоего отца, даже когда было страшно.
И именно с этим выбором ей было не стыдно жить дальше.
