Этап I. Разговор, который всё перевернул
Михаил Ефремович сидел за столом, уткнувшись в какую-то карту. Услышав стук, он поднял глаза, снял очки и кивнул:
— Заходите, Валентина.
Она привычно встала у стола, сложив руки.
— Вызывали?
— Присаживайтесь, — неожиданно мягко сказал он.
От этого «присаживайтесь» у неё внутри что-то ёкнуло: обычно с ней говорили стоя, между делом, на ходу, без лишних церемоний.
— У нас… нестандартная ситуация, — начал он, помедлив. — Вчерашние роды. Девушка, двадцать три года. Фамилия… — он заглянул в карту, — Левчук. Вы у неё дежурили, помните?
Валентина кивнула. Помнила. Слишком уж цепким был взгляд у этой худой, до прозрачности бледной роженицы. И руки дрожали, когда та подписывала документы.
— Она оставила отказ, — продолжил заведующий. — Писала, что ребёнка воспитывать не будет, материальные и жилищные условия отсутствуют, отец ребёнка участия не принимать не желает…
Он помолчал, подбирая слова:
— Ребёнка переводим в отделение для отказников. Дальше соцслужбы, опека, вы всё знаете.
Валентина смотрела на бумагу, которую он подвинул к ней. Стандартный бланк отказа. Чужие судьбы укладывались в три абзаца печатного текста и одну размашистую подпись.
— И… что вы хотите от меня? — тихо спросила она.
— Девушка перед выпиской просила поговорить именно с вами, — ответил Михаил Ефремович. — Но пока оформляли бумаги, пока я занёс карту, она уже ушла.
Он вздохнул:
— В карте есть кое-какие данные об отце. И… не знаю почему, но мне показалось, что она врала, когда писала, что он «не желает участвовать». Скорее, хотела от него отрезаться.
Валентина почувствовала, как внутри что-то сжалось.
— Михаил Ефремович, вы же знаете, мы не имеем права…
— Знаю, — прервал он. — Официально — не имеем. Но вы у нас женщина с головой и сердцем.
Он стукнул пальцем по карте:
— Я этого вам не говорил. Никаких поручений не давал. Но если вы вдруг… решите сделать что-то по совести, я «ничего не видел».
Он посмотрел на неё в упор.
— Ребёнку сейчас кроме нас, по сути, никого нет. Подумайте.
Выйдя из кабинета, Валентина прижала к груди карту, словно боялась, что кто-то вырвет её из рук.
«Я — акушерка. Я не соцслужба, не следователь. Но если там, за этой строчкой «отец участия не желает», живой человек, который вообще не знает, что у него родился ребёнок?»
И внутри, как когда-то давно, когда она впервые пришла работать в роддом, шевельнулось старое чувство: «если не я — то кто?»
Этап II. Девушка, которая ушла слишком быстро
В перерыве между обходами Валентина зашла в комнату для персонала, села у окна и раскрыла карту Левчук.
«Отец ребёнка: Шабалин Павел Сергеевич, 31 год. Проживает…» — дальше шёл адрес, номер телефона, профессия: «водитель».
В нижнем поле, нацарапанное чужой рукой: «Отказ написан по личным обстоятельствам. Отец ребёнка участия не желает».
Подпись: Левчук Н.А.
Валентина зажмурилась, вспоминая вчерашнюю ночь. Девушка стонала тихо, как будто боялась быть услышанной. Схватки шли туго, но она ни разу не закричала по-настоящему, только иногда шептала:
— Скорее бы… скорей бы всё закончилось…
После родов, когда ей положили малыша на грудь, она посмотрела на него… и резко отвернулась.
— Заберите, пожалуйста, — едва слышно сказала она. — Я не могу.
Тогда Валентина решила, что это шок, послеродовое состояние, усталость. Многие сначала отталкивают, потом не отдают. Но когда через пару часов ей принесли отказ, стало ясно: это не минутный порыв.
«Почему? Что произошло? Где этот Шабалин?»
Она машинально развернула карту, и из неё выпал сложенный вчетверо клочок бумаги. Валентина подняла его, развернула.
«Паша, прости. Я не справилась. Не ищи меня. Лена».
Без фамилии. Без дат. Без объяснений. И явный адресат — тот самый отец, записанный в карту.
«Не справилась с чем? С беременностью? С давлением родни? С собой?»
Валентина вдруг очень чётко увидела свою молодость: пьяный Саша за рулём, визг шин, белый потолок палаты и пустота там, где должен был быть ребёнок.
«Если бы тогда кто-то вмешался? Сказал ему: «Оставь машину, иди пешком»?..»
Она folded бумажку обратно и аккуратно вложила её в карту.
— Ну что, Валя, идём? — заглянула баба Люба. — Наш отказничек кричать начал.
— Сейчас, — кивнула Валентина.
В палате для новорождённых отказников стояла особая тишина. Не такая, как в обычном послеродовом отделении, где звенели голоса мам, смех, шорохи пелёнок. Здесь было слышно только сопение маленьких носов и шаги персонала.
Дежурная медсестра подняла на руки мальчика.
— Вот наш герой, — сказала она. — Кричит за троих, а забрать его некому.
Валентина взяла ребёнка. Малыш был тёплый, тяжёлый, удивительно крепкий для своего срока. Он перестал кричать, только шмыгал носом, тычась лбом ей в плечо.
— Ну что, маленький, — прошептала она. — Что же нам с тобой делать?
Ответа не было. Только крохотная ладошка, случайно ухватившая её халат.
Этап III. Решение, за которое никто не платит
Вечером, когда смена закончилась, Валентина не пошла домой. Она спустилась на первый этаж, постояла у двери, потом решительно свернула к ординаторской.
Михаил Ефремович собирал бумаги в сумку.
— Вы ещё здесь? — удивился он.
— Я… думала, — сказала Валентина. — И решила. Я попробую найти этого Шабалина.
Он внимательно посмотрел на неё.
— Это будет только на вашей совести. И на ваш страх и риск.
— Я понимаю, — кивнула она. — Но если он правда не знает… если ему хотя бы шанс не дать — это будет на моей.
Она неожиданно улыбнулась печально:
— Я слишком хорошо знаю, как это — когда у тебя отнимают ребёнка, а ты даже не успел понять, что случилось.
Заведующий вздохнул, пожал плечами:
— Адрес в карте вы видели. Больше помочь не могу.
Он остановился в дверях.
— Валя. Если всё обернётся скандалом — я вынужден буду сказать, что был против.
— Я никого не подставлю, — спокойно ответила она. — Если что, скажу, что действовала как частное лицо. Акушерка Валентина Петровна к соцслужбам не относится.
— Тогда… удачи, — коротко произнёс он.
Выйдя из больницы, она вдохнула влажный городской воздух. Фонари разливали жёлтый свет по лужам. У остановки стояли люди, кто-то смеялся, кто-то ругался по телефону. Жизнь шла своим чередом.
«А там, на третьем этаже, — подумала она, — лежит маленький человек, у которого нет ни дома, ни имени в чьём-то сердце».
Это было ощущение не долга даже — вызова. И странной, упрямой надежды: «Может быть, я смогу хотя бы одному ребёнку написать другую судьбу».
Этап IV. По следам чужой жизни
Адрес Шабалина находился на другом конце города — старый панельный дом, облупленный подъезд, на двери — перечёркнутый домофон.
Валентина поднялась на нужный этаж, постояла перед дверью с облезлой табличкой «Шабалины» и нажала на звонок.
Тишина. Она нажала ещё раз. За дверью послышались шаги, шорох, затем грубый женский голос:
— Кого там черти принесли?
Дверь распахнулась. На пороге стояла полная женщина в засаленном халате.
— Вам кого? — подозрительно спросила она.
— Здравствуйте. Мне бы Павла Сергеевича Шабалина, — вежливо сказала Валентина.
— Нет тут никакого Павла, — отрезала та. — Был да сплыл.
— Вы… не подскажете, где он сейчас?
Женщина сощурилась.
— А вы ему кто?
Валентина на секунду задумалась. «Кто же я ему?»
— Я… из больницы, — ответила она. — Из роддома.
В глазах женщины мелькнуло понимание.
— А-а. Значит, всё-таки довела его та девка, — фыркнула она. — Приходила тут, рыдала. Потом пропала. Сказала, что «сама разберётся». Разобралась, значит.
— Вы мать Павла? — осторожно уточнила Валентина.
— Мать, — глухо ответила она. — Только сын у меня теперь не здесь живёт. Съехал к другу. Адреса не знаю, только телефон… да и тот, небось, уже сменил.
Она неожиданно сникла.
— Сказал: «Мам, я ребёнка хочу. А она аборт хотела, потом передумала, потом опять…» Они там всё никак решить не могли. Потом… он приходил, говорил, что она исчезла. Я его ругала: мол, сам виноват, баба твоя пустая. А теперь вот вы…
Валентина почувствовала, как внутри всё холодеет.
— Ребёнок родился, — тихо сказала она. — Здоровый мальчик. Мать написала отказ. Отец у нас записан по её словам. Я не имею права вмешиваться. Но… мне кажется, он должен знать.
Женщина вытерла руки о халат.
— Телефон я вам дам, — вздохнула она. — А дальше сами. Только… — она вдруг подняла глаза, полные боли. — Если он скажет, что ему это не надо, вы мне не звоните. Я уже наслушалась.
Записав номер, Валентина спустилась вниз, почти не чувствуя ступенек. На улице набирал силу дождь.
Она набрала цифры. Сигналы шли долго.
— Алё? — наконец услышала она мужской голос, хрипловатый, усталый.
— Здравствуйте. Это… вас Павлом Сергеевичем зовут?
— Да. А это кто?
Валентина зажмурилась.
— Меня зовут Валентина. Я акушерка из роддома № 7. У нас… родился ребёнок. И в документах вы указаны как отец.
На том конце повисла пауза. Потом тяжёлое дыхание.
— Лена?.. — прошептал он. — Она ж пропала…
— Мать ребёнка действительно отказалась, — тихо сказала Валентина. — И ушла. Но ребёнок остался. И мне… мне показалось правильным сказать вам об этом.
В трубке послышался какой-то стук, будто он сел или, наоборот, резко поднялся.
— Он жив? — глухо спросил Павел. — Ребёнок?
— Жив. Здоров. Мальчик.
Следующие несколько секунд она слышала только его дыхание. Потом — короткое:
— Я приеду. Скажите адрес.
Этап V. Встреча, которая поменяла всё
На следующий день, в середине смены, в приёмном покое появился мужчина в тёмной куртке, промокший до нитки. На вид — около тридцати, широкие плечи, усталые глаза.
— Мне… к Валентине Петровне, акушерке, — выдохнул он. — Я… по поводу ребёнка.
Когда его привели к ней, она сразу узнала голос по телефону.
— Павел? — уточнила она.
— Да, — кивнул он. — А вы… Валентина?
— Я, — сказала она. — Присаживайтесь.
Он не сел.
— Где он? — спросил Павел. — Мой… ребёнок.
Слово «мой» прозвучало глухо, с каким-то почти недоверчивым трепетом.
— Сейчас нельзя просто так к нему заходить, — объяснила Валентина. — Он в отделении новорождённых. Оформлен как отказник.
Она помолчала.
— Поймите, официально вы нам никто. В карте вы записаны со слов матери. Юридически вы — просто фамилия. Чтобы признать ребёнка, нужно пройти через опеку, ДНК, заявление… Это не за один день.
— Я всё сделаю, — быстро сказал он. — Всё, что надо. Только… можно на него посмотреть?
Валентина колебалась считанные секунды. Потом кивнула:
— Хорошо. Минут на пять. Как к «посетителю».
Она посмотрела на него строго:
— Но только смотреть. Никаких сцен, обещаний персоналу, никаких «заберите сейчас отдайте мне». Здесь работают люди, они по тысяче таких историй видели. На жалость никто не поведётся.
Он кивнул, как солдат на инструктаже.
В палате отказников младенцы лежали в одинаковых прозрачных боксах. Валентина подошла к одному из них, пригладила одеяло.
— Вот, — тихо сказала она. — Ваша… вероятно, ваша кровь.
Павел наклонился. Мальчик спал, поджав одну ножку, губы чуть шевелились. На запястье — бирка с номером.
— Он… такой маленький, — прошептал Павел, будто извиняясь.
— Все такими бывают, — ответила Валентина. — Только кому-то повезло, и их ждут. А кто-то вот…
Она не договорила. Но он понял.
— Почему она отказалась? — спросил он. — Она же… мы ж вроде решили… Я хотел этого ребёнка.
— Я не знаю, — честно сказала Валентина. — Она ничего не объясняла. Только оставила записку.
Она протянула ему сложенный клочок бумаги:
— Думаю, это вам.
Павел прочитал. Лицо его дёрнулось.
— «Не ищи меня», — тихо повторил он. — Да как я теперь не буду искать, если он тут…
Он резко вытер глаза ладонью.
— Что мне делать, Валентина Петровна? — вдруг спросил он почти беспомощно.
И Валентина впервые за много лет услышала от взрослого мужика этот детский, отчаянный вопрос.
Этап VI. Борьба за право быть отцом
Следующие недели превратились в марафон по кабинетам.
Павел бегал в ЗАГС, к юристам, в опеку. Писал заявления, собирал справки, проходил бесконечные «проверки условий проживания». Валентина иногда помогала советом, иногда просто слушала, когда он вбегал в ординаторскую между своими походами.
— Они на меня так смотрят, — возмущался он. — «Один мужчина, без жены, хочет забрать новорождённого» — уже подозрительно. Спрашивают: «А вдруг продадите? А вдруг пьёте?» Да я, когда пить начинал, уже о том думал, что у меня, может быть, ребёнок где-то есть!
— Это их работа, — спокойно говорила Валентина. — Они обязаны всех подозревать. Не воспринимайте на личный счёт. Главное — не сорвитесь. И доведите до конца.
— Я доведу, — упрямо повторял он.
И довёл.
Через полтора месяца решение опеки было на руках: «Признать Шабалина Павла Сергеевича биологическим отцом. Разрешить оформление опеки с последующим усыновлением».
ДНК-тест показал высокий процент совпадения.
— Я же говорил, — довольно усмехнулся Павел, когда принёс результат. — Я не святой, но ребёнок мой.
Валентина впервые за долгое время позволила себе улыбнуться не служебной, а настоящей улыбкой.
— Ну что, папа, — сказала она. — Пора знакомиться по-настоящему.
В день выписки из отделения для отказников он пришёл со странной смесью торжественности и растерянности. В руках — крошечный комбинезон, купленный, по его словам, «по совету продавщицы».
Валентина передала ему малыша. На этот раз — не как пациенту, а как отцу.
— Держите за голову, — привычно сказала она. — Он ещё слабенький.
Павел взял ребёнка, как хрустальную вазу, осторожно, трясущимися руками. Мальчик чихнул, открыл глаза и на секунду уставился на него.
— Привет, — хрипло сказал Павел. — Я… я не знаю, как тебя ещё зовут, но я — твой.
Валентина почувствовала, как в горле встал ком. Она отвернулась к шкафчику, делая вид, что что-то ищет.
— Имя будете сами придумывать, — сказала она. — В документах пока только фамилия.
— Назову его Никитой, — вдруг решил Павел. — Хотели так назвать… когда ещё думали, что будем вместе.
— Хорошее имя, — кивнула Валентина.
Когда они вышли из отделения, медсёстры переглянулись:
— Не каждый день отцов так видим. Обычно всё наоборот: матери цепляются, а отцы исчезают.
— Вот и хорошо, что и так бывает, — ответила Валентина.
Эпилог. Чужой ребёнок, своё исцеление
Прошёл год.
Валентина по-прежнему работала в роддоме, выходила в ночные смены, принимала роды, слушала первый крик новой жизни. Боль от собственной потери не исчезла, но стала не такой острой. Скорее — тихим шрамом, чем незаживающей раной.
Иногда к ним заходил Павел. Уже не такой замотанный, как в первые месяцы, но всё так же трогательно неуклюжий в роли отца. На руках у него сидел крепкий, любопытный мальчик с серьёзными глазами.
— Смотрите, Валентина Петровна, — говорил Павел, — он уже сам ходит! Никита, давай, покажи тёте, как ты можешь.
Мальчик делал пару неуверенных шагов, хватаясь за штанину отца, и падал, смеясь. Валентина подхватывала его, прижимала к себе, чувствуя, как он пахнет молоком и улицей.
— Большой уже, — говорила она. — Как будто вчера только из роддома уходили.
Однажды Павел, почесав затылок, нерешительно спросил:
— Слушайте… а вы не хотите стать ему крестной?
Он смутился.
— Ну, я понимаю, вы заняты, работа и всё такое… Но если бы не вы, его бы у меня не было. Я бы вообще ничего не узнал. Для нас вы… не просто «акушерка».
Она замерла. Слово «крёстная» ударило в самое сердце. Раньше оно было для неё болезненным — напоминанием о том, чего у неё нет и уже не будет. А сейчас вдруг зазвучало иначе: как возможность быть рядом, пусть и в другой роли.
— Хочу, — тихо сказала она. — Если вы уверены.
— Более чем, — серьёзно ответил Павел.
Крещение прошли скромно, без пышества: маленькая церковь на окраине, несколько человек, свечи. Когда священник спросил имя, Валентина, держа Никиту на руках, вдруг почувствовала, как по щеке катится слеза — не от боли, а от странного облегчения.
«Я не смогла стать матерью, — думала она, — но могу быть тем человеком, кто не даст чужому ребёнку исчезнуть в бумагах».
После крещения, стоя на ступеньках храма, Павел тихо сказал:
— Знаете, я иногда думаю: если бы та Лена… если бы она не ушла, всё могло быть по-другому. Но тогда… не было бы всех этих людей вокруг него. Вас, бабы Любы, соцработницы, которая тоже за него переживала. Видно, так ему было надо.
Валентина улыбнулась.
— Главное, что он не один, — ответила она. — А остальное… жизнь сама расставит.
Она вернулась к своим сменам. Кто-то рожал желанных детей, кто-то плакал над сложными диагнозами, иногда приносили и новые отказы. Каждый раз, подписывая бумаги, Валентина вспоминала Никиту — того самого «отказника», у которого всё сложилось иначе, потому что одна акушерка решила нарушить привычный ход вещей.
И каждый раз, когда ей становилось особенно тяжело, она доставала из кармана халата маленькую фотографию: Павел, держащий на руках улыбающегося мальчика.
На обороте — кривым мужским почерком: «Спасибо, что вы его не оставили».
Она клала фото обратно и шла в родзал.
Потому что где-то за дверью уже звучал новый крик — и, возможно, кому-то опять предстояло решить, станет ли этот ребёнок «отказником» или всё-таки найдёт своего человека.
